По песчаной лесной дороге

Рассказы, очерки, воспоминания

Почти 80 лет Анастасия Савлева до мелочей помнит, как отец уходил на фронт

Вот уже 75 мирных лет отделяют нас от страшных событий Великой Отечественной. В июне 1941-го мне не было и семи лет, а в прошлом октябре исполнилось восемьдесят пять. К моему большому удивлению, память до сих пор хранит происходившее тогда, в далеком детстве, в виде образов, обрывков разговоров, голосов людей того времени.

Когда началась война, я жила на кордоне Срытый в семье лесников Павла Выблина и его жены Марины. Весь кордон представлял собой дом в лесу и примыкавшие к нему хозяйственные постройки.

Своих детей в семье Выблиных не было, и приемные родители взяли меня на воспитание у сестры Марины, Феклы. Мой родной отец Михаил Степанович Карельский погиб, когда я была совсем крошкой, а мама вышла замуж, и молодому мужу чужой ребенок оказался не нужен. Так отцом мне стал Павел Федорович, а приемной матерью — тетя Марина.

Павел Федорович работал объездчиком лесной охраны в Панзелском лесничестве. В те годы лес особенно тщательно оберегали от самовольных вырубок, и работа лесников была не только трудной, но и опасной. Они часто собирались в нашей квартире на Срытом, где с высоты полатей я любила наблюдать за их беседами. Говорили то о посадке леса, то о выделении делянок для вырубки, а иногда, очень редко, о самовольной порубке кем-то дерева. Обсуждалось это как чрезвычайное происшествие.

Весть о начале войны на кордон принес какой-то паренек, прибежавший из ближайшего села Гари. Лесники в это время вели учет деревьев в новой делянке. До кордона четко доносились их слова: «Сосна первого бонитета! Ель второго бонитета!». Иногда мы с соседским мальчишкой Васькой Славиным наблюдали картину пересчета леса. Несколько лесников подходили к деревьям, измеряли их толщину и громко сообщали кому-то одному полученный результат. Тот записывал эти сведения в ведомость.

Вместе с Васькой мы побежали к месту пересчета, чтобы сообщить лесникам о том, что началась война и что их вызывают в сельский совет в Малое Мамлеево. Они прервали работу, зашли на кордон сообщить своим семьям, куда и почему уходят. Через несколько часов папа Павел и дядя Ваня Славин вернулись домой, чтобы назавтра отправиться на призывной пункт в Лукоянов.

Понимала ли я, шестилетняя девочка, что тот день, 22 июня 1941 года, был днем, изменившим всю мою жизнь? Конечно, нет, но отчетливо помню ощущение тревоги, которое за считанные минуты повисло над всеми нами и не отпускало моих близких людей в последующие несколько лет.

Из Лукоянова вернулся только папа Павел: не взяли на войну из-за возраста (ему был 41 год) и плохого зрения. Это решение его не устраивало. Павел Выблин стал добиваться отправки на фронт. Мать, плача, отговаривала его: «Куда ты рвешься, Паня! Ведь совсем плохо видишь! Не навоевался в гражданскую?!» Отец спокойно отвечал: «Я коммунист. Я там нужен, и у меня есть опыт». Он добился своего.

Последние часы, проведенные вместе с отцом, все эти годы помню отчетливо. Особенно ярко — песчаную лесную дорогу, по которой мы с матерью провожали папу Павла с кордона Срытый в Лукоянов. С нами шла тетка Фекла, родственница из Мадаева. Отец нес меня на плечах, а я обнимала его голову, гладила по волосам, словно чувствовала, что больше никогда не увижу.

Пройдя с полкилометра от кордона, отец остановился, снял меня на землю и отправил вместе с теткой Феклой домой. Мы долго стояли на дороге и смотрели вслед уходившим Павлу и Марине. Обратную дорогу обе тихо плакали.

Поздно ночью мать вернулась домой, сказав, что Павла вместе с гарскими мужиками повезли на поезде на фронт. К зиме мы переехали в Гари, в немного недостроенный дом, без печи, но с голландкой, и стали ждать редких писем отца. Жить на кордоне становилось опасно — в лесу появились дезертиры, которые прятались от призыва в армию.

Осенью я пошла в школу. Месяца через четыре уже свободно читала отцовские послания и сама писала ему. О моих каракулях он тепло отзывался: «Спасибо, дочка. В перерывах между боями я достаю из кармана гимнастерки твои письма и читаю вслух. Молодец! Учись хорошо». Редкие весточки от него хранились в моей маленькой шкатулке. Исчезли письма году в 1948-м, когда я уехала учиться в педучилище. Виню в этом второго мужа моей матери, за которого она вышла после того, как в январе 1943 года Павел Федорович Выблин умер от ран в госпитале под Ростовом и был похоронен в станице Обливская.

Только случайность помогла нам узнать подробности о смерти отца. В военные годы, когда в село приносили похоронку, в доме убитого собирались все родные, близкие, знакомые, соседи. И к нам вместе с сельчанами пришла колхозный бухгалтер Евдокия Ивановна, эвакуированная из-под Ростова. Когда стали читать похоронку, она сказала, что в госпитале, где лежал после ранения и умер Павел Выблин, работает ее сестра.

Мы написали письмо этой женщине-врачу с просьбой сообщить, как умер красноармеец Павел Федорович Выблин. Из ответа узнали, что в январе 1943 года под Ростовом шли жестокие бои. Потери были очень большими. Сильный снегопад засыпал лежащих на земле раненых и убитых солдат, поэтому не всех удалось сразу обнаружить. Павла Федоровича заметили только на третий день после боя. Он был ранен в ногу. Нашли его уже без сознания, спасти не смогли. Похоронен в братской могиле на окраине станицы. До сих пор окрестности Обливской изрыты воронками взрывов и остатками окопов. На монументе, воздвигнутом после войны, есть и фамилия моего отца Павла. Вечная ему память.

Война унесла жизни семидесяти пяти мужчин села Гари. Вернулись с фронта двадцать семь человек, практически все с ранениями разной степени тяжести. Никого из ветеранов сегодня не осталось в живых, да и свидетелей тех лет уже практически нет.

В моем постаревшем от времени фотоальбоме хранятся лишь несколько фотографий довоенного времени, с которых смотрят молодые мужчины, еще не знавшие тогда о своей военной судьбе. Это братья моей матери Василий Петрович и Григорий Петрович Морозовы, мужья моих теток Павел Федорович Выблин (мой приемный отец), Степан Федорович Марасанов, мой отчим Василий Петрович Богачев. Степан Марасанов вернулся домой после плена. Подробные сведения о гибели и захоронении есть только о Павле Федоровиче. Остальные пропали без вести в той страшной войне…

Анастасия САВЛЕВА
Фото из семейного архива