Комсомольцы двадцатого года

Страницы истории

В Лукояновском краеведческом музее открылась экспозиция, посвященная 100-летию Ленинского комсомола. Наполнение стендов еще продолжается и завершится к октябрю, когда вся страна будет праздновать вековой юбилей ВЛКСМ. Один из наиболее ценных и интересных экспонатов — трехтомная рукопись воспоминаний, написанная комсомольцами 20-х годов Михаилом (на снимке) и Зоей Минаевыми. Она находится в фондах музея, куда передана на хранение самим автором. Предлагаем вниманию читателей отрывок из рукописи о зарождении комсомола в нашем районе.

«1919 год. Первые шаги комсомола в моем родном Лукоянове. Далекое, очень далекое время, многое позабыто. Оно и немудрено: прожита жизнь, до краев наполненная бурными событиями. И когда мне приходится в хронологическом порядке и историческом, так сказать, плане изложить эти наши первые шаги, я затрудняюсь. Боюсь напутать, невольно исказить факты, показать не тех и не так, кого бы и как нужно. На старости лет очень не хочется поступать несолидно. Поэтому расскажу только основное, кратко, но вдаваясь в детали.

Предшественников комсомола в точном смысле этого слова у нас в городе, пожалуй, не было. Существовавший тогда кружок художественной самодеятельности, носивший поэтическое название «Лира», был чисто культурно-просветительным. Весть о создании Коммунистического Союза молодежи в ноябре 1918 года до нас дошла, но информации было мало.

Некоторым моим друзьям помог опытный большевик Таганов, приезжавший в Лукоянов. Мне с ним встретиться не удалось. Зато часто беседовал с местным старым коммунистом Александром Таскиным. Светлая личность! По должности — начальник почты. Болезненный, он рано умер. Обычно на прогулке по нашему «невскому проспекту», подхватив под ручку меня и Пашу Нарциссова, он своим тихим, глуховатым голосом рассказывал нам многое из истории революции, из практики сегодняшнего дня, внушал веру в идеалы партии. Так или иначе, в середине 1919 года многие из молодежи были готовы вступить в комсомол.

12 августа в Лукоянов прибыл представитель губкомсомола Михаил Новиков, из сормовских рабочих. На 13 августа объявили собрание молодежи в нагорной части города. В городском саду собралось 18 человек. Это организационное собрание прошло очень буднично. Миша Новиков сделал короткий доклад «О целях и задачах РКСМ» и предложил желающим записаться в союз. Согласились 14 человек: девять второступенцев, трое служащих и двое рабочих депо станции Лукоянов. Затем избрали комитет ячейки. Я был не самый главный и не самый лучший. Просто один из активистов. Был избран кандидатом в члены комитета. 16 августа Миша Новиков провел аналогичное собрание в депо станции. Там участвовало большинство рабочей молодежи.

За два месяца в нашей ячейке прошло шесть собраний. По требованию половины состава организации трижды переизбирался комитет. Отсеивались некоторые члены ячейки и даже члены комитета «за недостойное поведение». Я на пятом собрании был введен в состав комитета и продолжал исполнять свои обязанности в культурно-просветительной комиссии.

За три-четыре месяца организация очистилась, вернее сказать, самоочистилась от неустойчивых, недостойных, «примазавшихся». Такие легко записались и так же легко выписались. Остались в рядах организации стойкие «отборные» ребята. И вновь вступали такие же.

Не могу вспомнить во всей конкретности ту многообразную работу, которую проводила наша совсем еще молодая комсомольская ячейка, в которой я активно участвовал. Приведу лишь краткий перечень, проводимых тогда мероприятий. Это, прежде всего, отбор в ряды нашей организации наиболее стойких, проверенных товарищей, выезд на места по организации комсомольских ячеек в деревнях и селах, выделение 20-30 процентов комсомольцев на фронты Гражданской войны, активное участие в организации советской школы и ликвидация неграмотности, организация спектаклей и концертов в городе и с выездом, борьба с «танцульками» и мещанством, яростные схватки с «богами» и их представителями на земле, не обходившиеся без грубых ошибок, проведение субботников и воскресников, организация сборов средств в помощь голодающим Поволжья, самодеятельное развертывание физкультурной работы, выезды с продотрядами и на борьбу о самогоноварением, заготовка дров для школ, больниц, общественных зданий.

Особое место в нашей работе занимала служба в отряде ЧОН (части особого назначения), участие в его боевых операциях против кулацких и белогвардейских бандитов, дезертиров, спекулянтов и так называемых «мешочников». Кроме того, частенько бойцы отряда ЧОН действовали в качестве патруля по охране важных объектов в городе.

Я реже своих друзей — Боронина, Соколова и других — участвовал в боевых операциях ЧОН. Припоминаю, в частности, такой случай. В селе Тольский Майдан весной и летом 1920 года несколько раз возникали пожары — явные поджоги. Командир отряда поручил Епишину, Преображенскому и мне выехать туда и обезвредить поджигателей. Выехали тайно. От местных коммунистов узнали: история романтическая, поджигателей двое — красавица Дуня 50 лет и ее любовник, дезертир Яшка, лет около 30.

В молодости Дуню обесчестили кулаки, всю жизнь прожила бобылкой. Пришла пора, и она с помощью Яшки стала мстить своим обидчикам. Несколько раз их чуть не словили, но они убегали, отстреливаясь, и скрывались. Все наши меры — организация облав и ловушек в подозрительных местах — привели только к тому, что они сумели сбежать на глазах у наших местных помощников. Среди ночи мы пустилась за ними, двое суток без сна и отдыха гоняли по густым лесам, окружающим станцию Николай Дар. Все безуспешно. Добились мы только того, что их спугнули. Они безвозвратно скрылись из наших мест.

На первых порах комитет дал мне поручение подобрать и организовать библиотеку для ячейки. Провели две операции, обе безуспешные. Реквизировали брошенные владельцами (то ли заводчиком Карповым, то ли его зятем — доктором Блохиным) книги в одной из комнат здания, где теперь размещается народный музей. Набрали мешка четыре, растащили по домам, просмотрели, и оказалось, что все эти книги нам просто не по зубам.

Другая операция была в некотором смысле поинтереснее. Идею подсказал я сам. На Дворянской (теперь ул. Горького), против земской станции, проживал один старый и странный помещик по фамилии Ульянов. Никаких представлений о его поместье не было, среди помещиков он слыл чудаком. Говорили, был полиглотом, знал 14 языков, занимался чем-то непонятным, жил одиноко. В 1919-м он еще здесь отсиживался. Подумалось: «Пощупаем, авось»!

Пришли вдвоем. Отрекомендовались. Перед нами старичок лет 65-ти. Спрашиваем: «Не найдете ли, гражданин Ульянов, какой-либо возможности помочь литературой для вновь созданной молодежной организации, все равно ведь она у вас пропадет зря». К удивлению нашему, принял он нас любезно. «Ребята, — говорит, — я бы от всей души, мне она действительно не нужна и никого у меня нет. Но ведь не подойдет она вам. Не верите — проверьте. Вон, смотрите». И махнул рукой по полкам. Чин по чину проверили, убедились, что он нас не обманывает. Ушли ни с чем, и больше таких акций не проводили.

Другое, более серьезное поручение мне было дано в связи с изданием журналов. У нас зародился новый печатный журнал — орган районной комсомольской организации. В состав редакции утвердили Самсона Гинзбурга (секретарь РК КСМ), Александра Боронина (заворг РК КСМ) и меня, как «старого, опытного редактора и типографа», участвовавшего в издании школьного журнала «Апофеоз». К сожалению, мы тогда так и не смогли привлечь к участию в новом журнале моих коллег по «Апофеозу». Они, видимо, обиделись и своим опытом и творческим участием нам не помогли. Мы долго думали, как наречь новый журнал. Придумали. Довольно громко, созвучно переживаемому моменту и требованиям, но, пожалуй, несколько тяжеловато — «Прогресс юношества».

Бумаги не хватало. Нам наскребли немного желтой, оберточной. Сошло. На ней, до исчерпания таких драгоценных фондов, мы выпустили два номера журнала. К тому же наступил момент, когда весь наш актив разлетелся из Лукоянова по разным городам в весям. После нас, тогдашних энтузиастов-журналистов, к этому делу в Лукоянове уже не возвращались.

Никаких следов «Прогресса юношества» я нигде не обнаружил. И, конечно, не могу вспомнить содержания выпущенных номеров. Помню только, что тематика его обсуждалась долго и остро. Чтобы придать журналу действительно политическое направление, мы наметили выпустить серию статей на тему «От капитализма к социализму». Автором был привлечен серьезный, с философским складом ума парень — Иосиф Карев. Любопытно было бы посмотреть, что получилось бы из этих наших политических экскурсов.

В «Прогрессе» нагрузка на меня резко увеличилась. Гинзбург только командовал. Саша Боронин был еще новичок в этом деле. А я и швец, и жнец, и на дуде игрец. За отсутствием уже показавших себя литературных сил я вынужден был выступать в журнале в несвойственных мне жанрах, но с этим связано и зарождение у меня новой жизненной мечты. Писал стихи (наверняка неудачно), театральные рецензии, хотя сам каким-либо специалистом в этой области не был. И, наконец, принялся за рассказ. Задумал интересную тему — «Посторонний человек». Основательно, главным образом в ущерб сну, потрудился, написал, выпустил первую часть из намеченных трехчетырех. Некоторые товарищи дали положительные отзывы. Насколько помню, «корифеи» наши мой труд обошли молчанием.

И возомнил я, что мог бы вслед за Патреевым и Калининым посвятить себя служению музам. Скрывал это от товарищей, но мечта долго не давала покоя. Собирал материал, накопил много «сырья». Но так за всю жизнь и не собрался начать свои труды на этом поприще. Закружила более интересная оперативная работа. А главное, видимо, настоящего призвания и необходимых данных у меня не было. Так эта моя очередная мечта и заглохла.

Здесь, пожалуй, будет к месту привести некоторые выдержки из моих воспоминаний о Патрееве. Мы по-прежнему дружили. Часто встречались побеседовать, именно по творческим вопросам. Саша донимал меня такими разговорами: «Ну, что ты все по мелочам. Ты смотри поглубже в жизнь, ведь какая она интересная. Ищи свою тему и работай. Вот я от своей мечты не отстану, хоть и не нашел пока своей дорожки, но обязательно найду и буду в конце концов писателем». И ведь допек он меня своими разговорами. Именно под его влиянием я отважился взяться за рассказ. Слушая его морали, про себя думал: «Уговорил ты, друг, меня на свою голову. Подожди, вот пропишу тебя в своем произведении».

А через много-много лет, уже в Москве, пришлось этот эпизод вспомнить и секрет ему открыть. Встретились с Патреевым, сидим за чаем, благодушествуем, говорим о том о сем. Вдруг он хитро, исподлобья взглянул на меня и спрашивает:

— А ты своего «Постороннего человека»-то закончил тогда или нет?

Я отвечаю:

— Не только не закончил, но в забыл совсем.

— А скажи по совести, — еще хитрее и настойчивее посматривает он, — уж не меня ли ты хотел тогда изобразить эдаким отрицательным типом — посторонним человеком?

— Признаюсь, — говорю, — была у меня такая задумка. Но даже если бы мне и удалось тогда дописать своего героя, я бы, вопреки своему первоначальному замыслу, вывел его в положительные типы. Уж очень ты тогда, прямо на глазах у всех, начал исправляться. А теперь, можно сказать, оправдал все наши лучшие надежды.

Оба мы в тот раз от души, искренне посмеялись и ударились в воспоминания о наших днях. Происходило это в Переделкино».

«Хоть в этом и нет прямой необходимости, но мне хочется (к тому же и соавтор настоятельно рекомендует) рассказать о своих сверстниках-однокашниках, вместе с которыми в товарищеском общении и дружной совместной работе началось мое становление в жизни.

Возникло это желание сейчас не впервые. Давно уже, в начале 60-х годов, прочел я в сборнике рассказов В. Ардаматского под названием «Дорога ведет к человеку» небольшую повесть. Автор показал, просто и взволнованно, как сложились и протекали судьбы мальчишек и девчонок предвоенного поколения, проживавших на одном московском дворе. Я даже растрогался. Под влиянием этой повести перед моим умственным взором возникли более 150 друзей- лукояновцев, моего и предыдущих поколений. Да так ясно и живо, что если бы я был художником, смог бы на память изобразить их телесные и духовные портреты.

Вот если бы кто-нибудь взялся описать плеяду моих сверстников, думалось мне. Как это было бы интересно и поучительно для новых поколений молодежи. Долгое время настойчиво собирал материалы по нашей истории лукояновский летописец М. Н. Бутусов. Во многом помогал ему и я. К сожалению, огромную работу он не завершил — рано ушел из жизни.

По его просьбе я тогда написал для краеведческого музея подробную автобиографию с краткими словесными портретами небольшой группы своих лукояновских друзей. Какие судьбы, какие ценные люди!

Александр ВОРОНИН. Комсомолец с 1919-го, член партии с 1921 года. Горячий, смелый, озорноватый, так и рвался к подвигу. Один из активистов отряда ЧОН (части особого назначения). Постоянный участник художественной самодеятельности, владел многими музыкальными инструментами. Артист, «простак» по своему амплуа, большой выдумщик. Был ярым антирелигиозником. Из-за перегиба «в борьбе с богами» был смещен с руководящей комсомольской работы в Лукоянове на низовую в Семеновский уезд.

В дальнейшем он окончил Академию комвоспитания им. Крупской, занимался партработой в Москве, политически воспитывал военную охрану важнейших объектов. Стал жертвой необоснованных репрессий в 1937 году, долго был в заключении и ссылке. После освобождения работал в Ухте, а потом вернулся в столицу, где активно трудился в первичной парторганизации и народном контроле.

Владимир СОКОЛОВ. Комсомолец с 1919-го, в партию вступил гораздо позднее, участник отряда ЧОН. До ухода на учебу по путевке комсомола работал оперативником в политбюро ЧК. Ведущий артист в художественной самодеятельности, лукояновский «красавец-мужчина». И голосишко-то неважный, но на сцене входил в роль, преображался и находил красивые проникновенные ноты.

Окончив Академию связи им. Подбельского, он был на инженерной и большей руководящей работе по своей специальности, в частности начальником Управления связи в Горьком. Будучи на пенсии, многие годы передавал свой опыт и знания на курсах молодых связистов. Очень жаль — ослеп.

Николай МЯСОЕДОВ. Сын местного земского врача, комсомолец с 1919 года, партстаж неизвестен. Горячий, смелый до дерзости. Его, например, характеризует такой факт. Будучи представителем учащихся в школьном совете, раздраженный уклончивым поведением некоторых старичков-преподавателей, он напустился на них с острой критикой и выпалил сгоряча: «Да что с вами говорить, что с вас можно взять, ведь у вас на голове уже перья растут».

Уходил добровольцем на фронт Гражданской войны. По свидетельствам некоторых товарищей, был там комиссаром батальона. Вернувшись с фронта, повел себя, как говорится, не лучшим образом. Когда укомпарт предложил ему вновь возглавить уездную комсомольскую организацию, он взбунтовался и даже выбросил на стол свои документы. Мотив один — хочу учиться. К сожалению, не нашлось тогда наставников, которые смогли бы образумить, направить этого безрассудного парня на правильный путь. Очень способный, даровитый он все же пробился в институт. Окончив его, успешно работал в одном из НИИ Москвы в области радиоэлектроники. По слухам, репрессирован в 1937 или 1938 году. Его дальнейшая судьба неизвестна.

Самсон ГИНЗБУРГ. Беженец с запада, сын раввина. В школе на первых порах свято соблюдал еврейскую субботу. Из-за этого над ним смеялись и всячески потешались. Но в 1919 году он вместе с нами вступил в комсомол, был первым председателем ячейки, проявил себя умелым организатором. Несколько позднее стал секретарем райкома КСМ. По этой линии его первым выдвинули из нашего захолустного городка в крупный рабочий район — в Растяпино (ныне Дзержинск).

Как и Соколов, окончил Академию связи. Перед Великой Отечественной войной был начальником Управления связи в Горьком. Погиб на фронте.

Алексей ЕПИШИН. В школе был на самом худом счету. Купецкий сынок, избалованный, сытый-пресытый, учился плохо, лентяй и взбалмошный шалопай. Пришел в комсомол немного позднее нас, первых. Принимали — сомневались. Но, став комсомольцем, Алексей резко переменился. Проявил себя инициативным, хорошим организатором. Окончил губсовпартшколу, был секретарем укомсомола. Участник гражданской войны. Его также выдвинули из Лукоянова секретарем РК КСМ еще более крупного рабочего района — Канавино. Умер в молодом возрасте от тяжелой болезни.

С ним была связана романтическая история, от которой мы с часу на час ждали большой беды. Его угораздило влюбиться в молодую, изумительно красивую жену начальника уездного политбюро ЧК. Тот внушал окружающим жуткий страх. А Лешка потерял голову, рвался «отбить». Мы с трудом сумели уберечь его, предотвратив сумасбродные рвения.

Алексей ПРЕОБРАЖЕНСКИЙ. Вслед за Самсоном Гинзбургом был председателем ячейки. Высокий, сутуловатый, с мягкими по выражению, черными мечтательными глазами. Тихий и стеснительный, но очень твердый, собранный и организованный в делах. Был болен туберкулезом. Рано умер.

Николай ТРУШИН. Откуда он появился — не помню. В школе с нами не учился, видимо, служил где-то, вероятнее всего в укомпарте. Какой-то период был председателем райкома КСМ. Мой сверстник или чуть постарше. Среднего роста, стройный, блондин, круглолицый. Ходил, помнится, в военной гимнастерке. Очень серьезный, самоуглубленный и хмуроватый. Куда и когда он выбыл из Лукоянова, не знаю. Говорили, что много лет жил в Ленинграде.

Познакомился я с ним по двум эпизодам. В марте 1921 года мне поручили сделать доклад на общем школьном собрании «О Парижской коммуне». Волновался, нервничал, ведь весь преподавательский персонал будет! Сделал, кажется, хорошо. Заведующий школой И. В. Ирсецкий всенародно похвалил. Мне было очень лестно. А Коля Трушин, участвовавший в разговоре, тихонечко, но очень авторитетно сказал: «Доклад-то, конечно, ничего, хороший. Только вот жаль, что докладчик из-за деревьев леса не увидел». Потом мы с ним побеседовали. Оказалась, по сравнению со мной он настоящий эрудит. Пришлось после благополучно сделанного доклада вновь штудировать материал о причинах поражения Парижской коммуны.

Это был второй эпизод. Первый произошел много раньше, наверное, в конце 1919-го или начале 1920 года. У нас на кухне собралась семья в полном составе. Война поколений — ругань в разгаре. От молодых резче и озорнее выступала Женя. Дед нападал неистово. Меня зажало под образами между бабушкой и тетей Любой. Вдруг вбегает Васятка Фуфлыгин и кричит: «Миша, на перерегистрацию!» (они тогда часто происходили из-за отсеивания). Я неловко отмахнулся. Дед вытолкал Васятку, закрыл дверь. Баталия продолжилась. Вдруг вновь открывается дверь, входят двое — Коля Трушин и Ваня Абрамов. Дед взбеленился, с матерными словами набросился на них, крича: «Марш отсюда, дайте наконец нам поговорить по-доброму». Не успев даже слова сказать, они ретировались. По информации Васятки и Трушина, на мне поставили крест. Вырвавшись из «заточения», помчался в укомсомол. Еле оправдался.

Павел ТИТКОВ. Телеграфист железнодорожной станции, комсомольский и профсоюзный активист. Окончил педагогический институт. Работал в аппарате ЦК КПСС. Был заместителем народного комиссара просвещения РСФСР. Последние годы — редактор педагогического журнала педакадемии. Умер на охоте в Шатковском районе Горьковской области.

Борис НИКОЛАЕВ. Первый организатор и вожатый отряда юных пионеров в Лукоянове. Погиб на войне.

Михаил ТИТОВ. Комсомолец с 1920 года. Среднего роста, шатен, выделялся густыми волнистыми волосами. Первый наш выдвиженец в уголовный розыск. «Седин» наших не осрамил. Что с ним дальше стало — неизвестно.

Братья Николай и Константин НЕМЦОВЫ. Рабочие железнодорожного депо станции Лукоянов. Активные участники художественной самодеятельности, затейники, музыканты на все руки, артисты-комики, танцоры и плясуны. Только они, пожалуй, и не боролись тогда с «танцульками».

Константин МОРДОВСКИЙ. Племянник известного тогда у нас певца и регента Семена Воронина. Пел в церковном хоре. В юности был очень стеснительным и мягким. В 1921 году ушел на военные курсы. Участник Великой Отечественной войны, боевой полковник авиации. В 60-х годах умер в Москве от тяжелой болезни.

Памятен такой эпизод. Мы с Константином Немцовым совершенно случайно встретились у кассы железнодорожного вокзала в Лукоянове. Ударились в воспоминания. В Москве разыскали Мордовского. Посетили Кремль, направились в Оружейную палату. Билетов нет. К администратору: «Вот мы, лукояновские ребята, встретились более чем через 40 лет, уважьте, пожалуйста». Администратор действительно уважил: когда мы все осмотрели и зашли его поблагодарить, пошел с нами на второй круг и раскрыл некоторые тайны палаты.

Николай КЛЕМЕНТЬЕВ. Прекрасный левый крайний нашей футбольной команды. В Горьком окончил институт, по профессии инженер-судостроитель. Работал по специальности в Сормове, Ленинграде, пережил блокаду. Был директором судостроительных заводов и главным инженером судостроительного главка.Много лет по линии Минвнешторга СССР работал за границей и в центральном аппарате министерства. Умер в Москве.

Василий СТЕПАНОВ. Помню, как сейчас: умный, сосредоточенный, все время что-то обдумывал. Ему выпала тяжелая судьба. Окончил институт, работал гидрографом, не раз выезжал на океанские просторы. Пострадал от необоснованных репрессий в 1937 году, был физически, морально и умственно травмирован. Заболел, видимо, неизлечимой душевной болезнью. Однажды, в 1938 году, сбежал из лечебницы и разыскал меня. Встреча получилась печальная и гнетущая. Он рассказывал о своих несбыточных планах по созданию боевых кораблей, которые гарантируют защиту наших морских границ. Что с ним стало потом — неизвестно.

Павел НАРЦИССОВ. Серьезнейший парень, глубоко порядочный, очень спокойный, даже флегматичный. Встретил я его совершенно неожиданно чуть ли не через 40 лет после лукояновских времен. Без какого-либо удивления он приветствовал меня: «Здорово, Миша, как живешь?» Будто расстались только вчера. Он вместе со Степановым учился, работал и пострадал, но не сломался.

Вспоминаются многие комсомольские активисты из нашего уезда: Ваня Суслов из Итманова, Фролов, кажется, из Большой Арати или Шарапова, Цыпленков и Трусов из Большого Маресьева, интересный паренек Вася Фуфлыгин из Большого Мамлеева и многие другие.

А еще наш молодежный беспартийный актив: Патреев стал писателем, коммунистом, был в заключении и в ссылке, многое перенес. Ваня Калинин был преподавателем, филологом, кандидатом педагогических наук. Синицын стал крупным ученым-медиком, Бурханов — врачом-гинекологом, кандидатом медицинских наук. Очень бы хотелось узнать, что вышло из Зиновьева, очень способный был парень.

Саша МАГНИЦКИЙ. Главный «леший», лесовод лукояновский. Он был на три-четыре года старше нас. Мы называли его Магнусом, что в переводе с латыни значит «большой, великий». На лукояновской земле он оставил хороший след. Читал я в горьковской печати, что рассаженная им за Казенным прудом роща в народе прозвана его именем».

На снимке: члены бюро Лукояновского укома КСМ Виктор Бортников, Михаил Изотов, Михаил Минаев, 1921 год.